“Сделать несогласие слышимым”. Журналистка самого преследуемого медиа в России — о работе в условиях репрессий

3 мая организация “Репортеры без границ” (RSF) опубликовала традиционный рейтинг свободы СМИ. Россия в нем заняла 162 место из 180-ти; при этом индекс, непосредственно отражающий ситуацию со свободой прессы в стране, — самый низкий для России за всю историю составления рейтинга. Иными словами, ситуация никогда еще не была настолько плохой.

Одним из самых преследуемых изданий в России стала “Новая газета”. Журналисты этого медиа всегда платили высокую цену за право писать то, что считали нужным. За время существования “НГ” шестеро ее сотрудников были убиты, многие другие пережили покушения и нападения. Однако никогда еще давление на газету не было столь сильным — так считает документалистка, автор “Новой газеты”, руководитель  проекта “Командировка” на YouTube-канале “Но.Медиа из России” Анна Артемьева. Barents Observer поговорил в день объявления рейтинга RSF.

«Разъедающая изнутри мысль последнего времени – это, конечно, мысль о неизбежности отъезда из страны (чего я категорически не хочу). За два с лишним года московская редакция «Новой» пережила многое: блокировку сайта, многомиллионные штрафы, иноагентские статусы, обыски и задержания коллег, отъезд половины команды, ликвидацию лицензии СМИ, национализацию типографий, переданных редакции от норвежских владельцев. В 2022-м Дмитрию Муратову сожгли глаза токсичной красной краской, в 2023-м Елену Милашину жестоко избили в Грозном. Никто не наказан. 

Нынешний главный редактор Сергей Соколов месяц назад был задержан полицией у своего дома, доставлен с нарядом в суд и оштрафован по статье о дискредитации вооруженных сил за материал о сиротах, которым настойчиво предлагают подписывать контракты на СВО.

Мы продолжаем работать в условиях, когда профессия, по сути, криминализована. Новые законы – о фейках, о дискредитации вооруженных сил РФ и прочие – запрещают то, что является нашей профессиональной обязанностью: информировать о происходящем, публиковать разные точки зрения, вести дискуссию. Все то, что гарантирует 29 статья Конституции РФ.

Наши коллеги и друзья получают реальные сроки за свою работу – публицист Владимир Кара-Мурза, журналист Михаил Афанасьев, журналист Эван Гершкович, режиссерка Евгения Беркович, драматург Светлана Петрийчук, фотограф Антонина Фаворская, оператор Сергей Калинин – и десятки других находятся сейчас в тюрьме. И мы не знаем, за кем придут следующим. Разгром независимой прессы и вообще всего живого, что было в стране, подробно показан в документальном фильме наших коллег «Данное сообщение создано и распространено».

Я не буду врать – мы все сейчас не в хорошем эмоциональном состоянии. Работа в России сильно ограничивает нас в темах и в высказываниях. При этом мы опасаемся не только за себя, но и за героев материалов, которые соглашаются с нами говорить, – мы постоянно фильтруем наши публикации, чтобы им не навредить. 

ADVERTISEMENT

Мы вынуждены не договаривать, переформулировать, вырезать фразы, запикивать отдельные слова. И, знаете, это унизительно. За 31 год существования «Новой» шестеро журналистов заплатили жизнью за право говорить правду. А сейчас мы вынуждены цензурировать собственные материалы, чтобы иметь возможность делать свою работу.

Сайт «Новой» заблокирован, читательская аудитория сильно уменьшилась. И нас часто спрашивают: ради чего вы остаетесь в России? Главный редактор Сергей Соколов обычно называет две причины. Во-первых, нужно физически быть в стране, чтобы понимать происходящее в ней; а во-вторых,

в России много людей, которые разделяют наши ценности, – и они сейчас чувствуют себя абсолютно одинокими в насаждаемой пропагандой иллюзии единого большинства. Оставаясь в России, мы этой иллюзии противостоим: люди чувствуют, что они не одиноки. 

В критический момент 2022 года газета задала читателям вопрос: что нам делать – закрыться или продолжать выходить под цензурой? Абсолютное большинство проголосовало за продолжение. 

Наши «соучастники» (клуб доноров «Новой») не отказались от своих ежемесячных донатов – мы, собственно, сейчас живем на их деньги. И еще проводим аукционы, распродавая редакционные раритеты и уникальные подарки друзей.

Я всеми силами гоню от себя мысли об отъезде: я визуальная журналистка – я всю жизнь с камерой, я всегда снимаю, мне нужно присутствовать на месте. И хотя есть крутые коллеги, которые продолжают снимать прекрасные документальные фильмы, находясь не в России (Андрей Лошак, Константин Гольденцвайг и другие) – лично для меня отъезд значил бы потерю профессии. И я буду продолжать документировать происходящую в моей стране трагедию до тех пор, пока смогу. Я ведь нахожусь в довольно привилегированном по сегодняшним меркам положении: у меня еще остается функционирующая редакция, и благодаря чисто биологическому фарту мне не грозит мобилизация. Значит, надо работать. 

При этом я с безграничным уважением отношусь к уехавшим коллегам: они выбрали свободу и верность профессиональному стандарту. И заплатили за это огромную цену – лишившись дома, стабильности, возможности быть с близкими. Я знаю, как это больно.

Вообще, в этих зверских условиях поведение российских независимых журналистов, которые несмотря ни на что, не скурвились, не поменяли позицию, продолжили работать и делать качественную журналистику – как внутри страны, так и вне – это пример профессионального мужества и человеческого достоинства. И, конечно, это крутейшая солидарность. Мы вывозим только благодаря тому, что мы вместе и поддерживаем друг друга как можем.

Сейчас очень важно  понимать, что ты не один. Что многие люди в России не поддерживают происходящее. Я чувствую каждой клеткой это огромное напряжение молчаливого несогласия. Пытаться делать его зримым и слышным – моя основная профессиональная задача сейчас”.